Баес отвлекся на минуту от рассказа и замолчал, представляя себе, что могло бы случиться. Вдруг он продолжил:
— И все шито-крыто. Безнаказанность, дикость, то, как действовала банда… соседка из квартиры В. — не знаю, знакомы ли вы с ней, — после долгих расспросов в конце концов мне призналась, что в глазок видела, что их было четверо.
— И что им было нужно от меня?
— Вот к этому мы и подходим, Чапарро. Потерпите чуть-чуть. Потому что следующим шагом было выяснить или, точнее, подтвердить, что эта банда связана с Романо или с Гомесом.
— Что? — Эти две фамилии сваливались на меня с тем ужасающим грохотом, с каким тело падает на асфальт с десятого этажа. — Вы о чем?
— Спокойно, Бенжамин. Не сходите с ума. Это и так было очевидно. Вы — не военный, не публичная личность и не работаете ни с чем, что могло бы заинтересовать военных (думаю, что на самом деле правосудие им ни хрена не интересно). Какой причиной они руководствовались, посылая к вам эту банду? У них должны были быть с вами какие-то счеты, что-то личное…
Это можно было и не объяснять. Потом я сказал:
— Это нелепо. Извините, что я вам это говорю. Вот уже почти три года, как я ничего не знаю об Исидоро Гомесе, с тех пор как его отпустили из Девото. И о другом сукином сыне — то же самое.
— Я знаю, знаю. Я тоже остановился на этом пункте. Но это было следующим вопросом. Для себя я сразу решил, что все это связано с ними. Понимаете?
— Понимаю. — Я что, и вправду понимал?
— Так что мне пришлось подумать о мотивах, из-за которых они хотели бы уничтожить вас. Новых мотивов — никаких. Старые мотивы — звучит еще менее логично. Так что, думая и передумывая, я возвращался каждый раз к настоящему, к сейчас. Сначала я боялся, что будет очень сложно узнать что-либо об этих типах, которые трудятся на таких незначительных работодателей. Может, в серьезных странах такие организации более засекречены. По крайней мере, я так думаю. Но в нашей у них больше дырок, чем в чайном ситечке. Сами судите. И к тому же им, знаете ли, нравится красоваться. Ну там разъезжать в машинах без номеров, с тонированными стеклами, показывать направо и налево свои Итакас, как… ну сами знаете что…
Он опять отвлекся, и на его лице появилась гримаса смеси злобы и презрения.
— Так что не столь уж сложно их найти. Две-три беседы, прикинувшись восхищенным дурачком, готовым с открытым ртом слушать про их похождения, — и я уже знал почти все о том, как там у них крутятся шестеренки.
— Мне тяжело поверить в то, что они такие тупые, — рискнул я предположить.
— А вы поверьте. Если бы они не были подонками, по уши измазанными в крови, то можно было бы обделаться со смеху, слушая весь этот бред. Так, я продолжаю рассказывать. Кажется, у Романо есть небольшая группа из семи или восьми отморозков. Видно, что когда раскрылась эта байка из Девото, то наш тип оказался на крючке. С другой стороны, это логично. В каком еще продуктивном деле можно использовать такого подонка, как этот?
Я пытался вникать в его объяснения, но у меня в голове раз за разом вставал образ этого сукиного сына Романо, прыгающего от радости вокруг стола судьи восемь лет назад. Как я в те дни мог не замечать, что у этого типа, работающего вместе со мной, замашки садиста и убийцы?
— Романо управляет этой бандой. И в основном не высовывается, когда они высасывают людей. — Баес увидел мое удивленное лицо. — Извините. На языке этих отморозков «высасывать» означает похищать тех, кто у них на примете, и затаскивать их в свои застенки.
Я все понял. Вспомнилось задержание кузена Сандоваля, которое наверняка прошло по такому же жестокому сценарию. Возможно ли, что это случилось всего лишь на прошлой неделе? Все это казалось другой жизнью, далекой и абсолютно нереальной.
— Так вот, сам Романо почти не высовывается. Он… как это сказать? Мозговой центр или мозг тыла, который надо прикрывать. В переводе это означает, что этот выродок руководит пытками, во время которых из задержанных выуживают другие имена. Потом он посылает своих головорезов за тем, кто ему взбредет в голову. — На лицо Баеса вновь пала тень. — Только вот об этом даже трепачи почти ничего не говорят. Видно, что хоть намек на рассудок у них еще остался, раз не хотят хвастаться такими вещами.
То, что мне рассказывал Баес, было настолько мрачным, таким непонятным, таким отвратительным и так соответствовало нашим с Сандовалем ощущениям, что я уже знал наверняка, что все это — правда.
— Угадайте, кто из ваших бывших знакомых работает у Романо?
Я вспомнил о Моралесе с его максимализмом — все, что может быть плохого, обязательно случится, и все, что может стать хуже, обязательно станет хуже.
— Исидоро Гомес. — У меня едва получалось шевелить языком.
— Он самый.
— Вот тварь… — Это было все, что я мог добавить.
— Ну… они друг друга стоят. Ну, видимо, всегда стоили…
— Это вы о чем?
— Ну, подумайте сами. Скорее всего, эта заварушка началась с того, что вас бы разделали под орех еще в вашей квартире.
— И?..
— А то, что теперь у этих типов есть все мотивы, чтобы разделаться с вами. Раньше их не было.
— Не понимаю.
— Да это же само собой разумеется. Сейчас объясню. Романо как ненормальный помчался к вам домой, желая одного — разделаться с вами. Почему? Очень просто: месть. Месть за что? Ну подумайте минутку. Что есть между вами общего? Ничего, ну или почти ничего. Это «почти ничего» — Гомес. Вы помните про амнистию Кампоры?
Я кивнул. Как я мог этого не помнить?
— Хорошо. Я полагаю, что тогда-то Романо и подумал, что этим уже нагадил вам на всю оставшуюся жизнь. Поэтому он вас больше не беспокоил. Потому что решил, что уже сделал достаточно.