Тайна в его глазах - Страница 17

Сотый раз смотрит на телефон, как будто аппарат может чем-то ему помочь сказать то, что он должен сказать. Быстрыми шагами приближается к нему, сердце начинает бешено колотиться. Еще до того, как набирает первые три цифры номера, он уже сожалеет о том, что сейчас сделает, но продолжает, потому что решил материализовать свое желание, и в то же время жалеет о своем решении — этой смесью цинизма и надежды окутана вся его жизнь.

Набирает напрямую телефон ее кабинета. Ему совсем не хочется, чтобы старые служащие узнали о звонке. Снимают трубку после третьего гудка.

«Алё?» Это голос Ирене. И Чапарро опять удивляется этому почти незаметному сигналу независимости со стороны этой женщины, которую он обожает: все поголовно, когда начинают работать в Суде, копируют у своих коллег эту монотонную бюрократическую формулу ответа «Судебный Отдел» или «Секретариат» или, в приступе дружелюбия, добавляют «добрый день». Ирене нет.

С самого первого дня в Суде она решила начинать все свои телефонные беседы с теплого и дружеского «алё?», словно ей звонит ее любимая бабушка. Чапарро это знает, потому что был ее первым начальником. Его только что повысили до офицера первого ранга, когда Ирене пришла в Секретариат в качестве помощницы. Об одном решении, которое он принял про себя, когда ее ему представили, он жалел — то, что не начал сразу ей «тыкать». Его воспитали в строгом отношении к дамам, даже к молоденьким выпускницам школ: здороваться нужно, протягивая руку и произнося лаконичное «очень приятно». Поэтому он протянул ей руку со словами: «Как ваши дела? Мы рады видеть вас с нами». Чапарро тогда было двадцать восемь лет, на десять больше, чем молодой сотруднице, и он был уверен в том, что начальник должен четко соблюдать иерархию с подчиненными. Его слегка закачало от прямого взгляда в ее черные глаза, потому что эта девушка смотрела в самую глубину, ее взгляд походил на меткий бросок. Он отскочил, резко отнимая свою руку, которую она держала, пожимая, и сейчас же перешел к описанию ее основных обязанностей. Так как сейчас была смена его Секретариата и работы было хоть отбавляй, ее посадили на телефон отвечать на звонки. На четвертое или пятое «алё?» своей новой помощницы Чапарро посчитал необходимым объяснить ей с самой строгой судебной виртуозностью, что было бы бесконечно более полезно, чтобы она поднимала трубку со словами «19-й Секретариат» вместо этого ее столь обыденного и домашнего приветствия. Потому что так она бы сэкономила время, которое приходится тратить на то, чтобы ее собеседник оправился от удивления, услышав это эксцентричное «алё?», и проверил, точно ли он попал в Суд. Еще до того как закончить свою лекцию, Чапарро почувствовал себя идиотом. Только он точно не знал, это из-за глупости, присущей его рекомендации, или из-за того выражения, с которым его слушала Ирене. Она, несмотря ни на что, пару раз кивком согласилась с ним, как бы принимая все его доводы. Тем не менее, когда через три минуты зазвонил телефон, она опять ответила своим «алё?», таким дружелюбным и таким вряд ли хоть на каплю юридическим, как и все предыдущие. Ее голос звучал обычно, она не бросала никаких вызовов. Наверное, поэтому Чапарро не смог разозлиться и махнул рукой.

Почти всю жизнь Ирене продолжала отвечать на телефонные звонки именно таким образом. Так же она ответила и этим августовским днем, тридцать лет спустя после их первой встречи, когда он перестает ходить у себя дома кругами вокруг телефона, поднимает трубку и раз двадцать вешает ее вновь, до тех пор, пока наконец решает (или просто уже не может этого избежать, так в голове Чапарро зарождаются самые важные решения) позвонить в ее кабинет и получает в ответ это «алё?», которое заставляет его сердце выпрыгнуть из груди.

Игры и отговорки

Бенжамин Чапарро проходит прямиком в кабинет судьи. Не проходит ни через свой Секретариат, ни через 18-й. Он так смущен от неизбежности встречи с Ирене, что подозревает, будто если наткнется на кого-то из знакомых, то весь мир узнает о переполняющей его любви, которая уже валит из ушей. Стучит два раза. Ирене приглашает его войти. Непроизвольным и робким движением, которое он сам в себе ненавидит, просовывает голову. Когда она его видит, ее лицо освещается улыбкой.

— Проходи, Бенжамин, проходи же.

Он продвигается вперед, ощущая, что все его лицо воспламеняется. Он покраснел? Он смотрит на нее, стараясь не подавать виду, что очарован точно так же, как и в первый раз. Она высокая. С узким лицом. В молодости была немного костлявой. Года, дети? Ее черты выгодно округлились. Приветствуют друг друга поцелуем в щеку. Только тогда, когда они садятся, каждый со своей стороны от большого письменного стола, Чапарро выдыхает воздух, который задержал перед самым поцелуем. Теперь он может дышать спокойно: не вдохнув аромат ее духов, он не лишится сна на следующие две или три ночи. Они улыбаются без слов, немного смущенные, словно делятся друг с другом чем-то приятным, но запретным. Чапарро тянет немного перед тем, как начать говорить, потому что видит, как она покраснела, и это делает его необъяснимо счастливым. Но когда она смотрит на него этим своим взглядом, в самую душу, словно допрашивая, не обращая внимания на все его отговорки, он чувствует, как теряет инициативу, поэтому лучше вернуться к реальности и действовать по тому либретто, которое он заранее отредактировал у себя в голове.

Он рассказывает, что ему нужно, и, чтобы слегка оправдать свою просьбу, в итоге опять возвращается к своей книге. По мере рассказа (его постепенно охватывает энтузиазм) она узнает краткое содержание истории, о которой слышала немного и складывала ее из комментариев самого Чапарро и других динозавров Суда. Когда он заканчивает, Ирене все еще продолжает с улыбкой его рассматривать.